Норманистами и антинорманистами было привлечено и введено в научный оборот множество источников и разнообразных материалов. Но, по-моему, никому до сих пор не приходило в голову тщательно «пропустить» версии норманизма-антинорманизма через конкретный материал самой истории Скандинавских стран. Допустим, взять Рюрика, Олега, Игоря, поместить их в историческую обстановку, скажем, Швеции IX в. (приняв, как пример, версию их шведского происхождения) используя для этого материалы шведских ученых. Взглянуть на панораму событий, так сказать, со шведского берега. Такая попытка и будет предпринята в данной статье. Забегая вперед, могу сказать, что есть все основания предполагать, что реальная историческая жизнь наших предков в те стародавние времена и развивалась в рамках единой культурно-исторической ойкумены, жители которой старались бережно собирать фактические данные о своих соседях, в отличие от нынешних просвещенных дней, когда предрассудки часто подменяют реальные знания. Учитывая масштабность проблемы, сфокусирую ее в данном докладе только на аспекте имен, который, в сущности, является краеугольным камнем всей истории. {179}

Большинство ученых сходится во мнении, что Рюрик, Олег, Игорь, Ольга — имена скандинавские. Это стало настолько общим местом, что мне нет необходимости давать ссылку на литературу.

Попробую проанализировать с помощью предложенного выше метода имя (личность) князя Олега Вещего. Поясню, что начиная с Олега, а не с Рюрика, как бы следовало в порядке старшинства и очередности, потому, что для имени «Рюрик» не имеется никаких ономатологических исследований в Швеции, также не встречается имя «Рюрик» и в шведских именословах. Поэтому оставляем Рюрика и идем к Олегу. Здесь более широкое поле для деятельности. Решительно все пишущие по теме знают, что Олег — это скандинавское имя, производное от шведского Хельге (Helge).1) В большинстве работ дается и перевод имени со шведского на русский. Что касается перевода, то здесь версии авторов не совпадают. Авторы российские, как правило, шведским языком не владеющие, дают два варианта перевода: Олег, Ольга — Хелы сын, Хельга («святой», «светлый», «святая», «светлая»).2) У всех шведских же авторов имеется только один вариант толкования имени Helge — Helga, а именно как производное от слова «helig» — «святой». Есть предположение, что в дохристианские времена слово «helig» могло означать «счастливый» (древнее слово heil — «счастье») по имени собственногоa) с аналогичной смысловой нагрузкой не образовывалось.3) Итак, при первом же беглом сличении шведского и российского материала мы сразу должны признать, что в работы российских авторов вкралась ошибка, а именно, попытка переводить шведские имена «Helgi — Helga» как «светлый — светлая», что совершенно неправильно.

К слову сказать, в шведской ономастике есть имя собственное, имеющее смысловую связь с эпитетом «светлая». Это — имя Люсия (Lucia) от латинского «lux» и шведского «ljuis», т.е. «свет». Но, как очевидно, это очень далеко от того, что нас интересует. Кстати, соответствующего мужского варианта этого имени у шведов нет.

Рассмотрим теперь вариант «Олег — Ольга» и «Helge — Helga» в значении «святой — святая». В Швеции этот вариант принимается однозначно. В именословах, энциклопедических словарях, исторических пособиях история имени комментируется однотипно: Helge — древнешведское имя, обозначающее слово «helig» — «святой» в IX в. было заимствовано русскими и превратилось в имя «Олег». Так звали родственника и последователя Рюрика, ставшего великим князем Киевским.4) Следует отметить, что шведские именословы, энциклопедические словари, пособия по истории Швеции и пр. составляются, как правило, учеными, не специализирующимися в российской истории и русском языке. Российские же ученые и прежде всего специалисты по проблемам Древней Руси пользуются семантикой «Олег» — «святой» крайне неохотно. Женский вариант «Ольга» — «святая» встречается чаще. И понятно — почему. Ведь каждый, кто хоть немного знаком с историей Руси, знает, что князь Олег в народной исторической традиции получил прозвище «Вещий». Напомню, что «вещий» в славянской семантике это личность, обладающая чудодейственными свойствами: тот, кто магическими чарами и волхованием достигает знаний и премудрости: ведун, т.е. понятие, уходящее совсем уж в непроницаемую глубь времен, к ведическому мифопоэтическому слою, наиболее архаичному в индоевропейском эпосе. По-шведски могло бы быть переведено как «trollkarl», «sejdarc», «andeskadare». Иными словами, язычник, безбожник, т.е. нечто антагонистически противоположное понятию «святого» в христианской традиции. Иное дело, Ольга. Она хоть христианство приняла (правда, при крещении имя «Ольга» было отвергнуто, как языческое, и княгиня получила имя «Елена»). Но тут уж надо придерживаться какой-то четкой линии. Если Олег и Ольга суть производные одного шведского имени, то и семантическое содержание у них должно быть одно.

Итак, опять мы видим, что при наложении шведского и русского материала друг на друга образуется явное несоответствие.

Но пойдем дальше. Понятие «святой» в общеевропейской традиции неразрывно {180} связано с распространением христианства. Святые — персонажи христианской литературы и культа, постепенно усваиваемые и устной народной традицией. Распространение христианства в Швеции относится к концу XI — началу XII вв. Только тогда и могло появиться у шведов имя «Helge», никак не раньше. Ведь создание имен собственных в обществе не происходит произвольно, хаотично, ни с того ни с сего, на манер сверзившегося на голову камня. Чтобы какое-нибудь имя утвердилось в народном сознании, необходимы определенные культурно-исторические условия, необходима потребность в нем. В скандинавских письменных источниках слово «helge» в качестве имени собственного как в женской, так и в мужской формах впервые встречается в поэтическом своде исландских саг «Eddan»b), написанном в первой половине XIII в.

Князь Олег, как общеизвестно, жил и действовал в IX — начале X в. Причем распространение имени «Олег» не ограничивалось только древнерусским обществом, но встречается и у западных славян (сравни чешск. Олек, Олька), и в родовом имени литовских князей Ольгердовичей и пр.

Итак, в результате наших рассуждений составляется следующая картина. Шведское имя «Helge», означающее «святой» и появившееся в Швеции в ходе распространения христианства в XII в., было заимствовано на Руси в IX в. и превратилось там в свою антагонистическую противоположность, т.е. «прорицателя-ведуна» или «волхва». Поскольку данное суждение представляет из себя абсурд, приходится признать, что шведское имя «Helge» и русское имя «Олег» никакой связи между собой не имеют.

Каким же образом могло произойти соединение этих двух имен? Ведь дыма, как известно, без огня не бывает. Полагаю, что понять это можно, рассмотрев место пары синонимов свет/свят в древне-славянской лексике.

Персидский арабоязычный автор Ибн-Русте (903 г.), описывая землю Вятичей и используя как свои наблюдения, так и сведения более раннего источника середины IX в. о предводителе всех вятичей, сообщал следующее: «...Глава их... которого они называют «главою глав», зовется у них «свиет-князь»»,5) где славянское «ъ» точно передано дифтонгом «ие».

Ближайшим к данному описанию документом, где мы встречаемся с аналогичным древнерусским титулом, является договор Руси с Византией 911 г., который заключен от имени «...великого князя Русьского...» и от имени «светлых князей Русских...».

Следующим по времени источником, который нас интересует, является «Еврейско-хазарская переписка X в.»,6) датируемая 940 г., и в которой «царь Русии» именуется «Хелгу». В этом слове легко угадать древне-германскую «кальку» (можно предположить, что в южных пределах Восточной Европы на юге Руси древне-германская лексика через остатки готских племен, например, крымских готов, была, очевидно, естественным элементом языкового общения) того же древнерусского «свет-царь», но в измененной форме «свят-царь» (ср. helagher — «святой»).

Приведенные документы охватывают период примерно в 100 лет и показывают процесс изменения смысловой нагрузки понятий свет/свят и распространением христианства на Руси.c)

Свет в народной славянской традиции — воплощение миропорядка, красоты, праведности. С приходом христианства светоносная природа с ее более древней сакральностью переносится на Бога-Отца, Иисуса Христа, ангелов, святых. Одновременно рождается процесс обратного воздействия христианских воззрений на систему древнерусских народных ценностей: святость и светоносность одинаково соотносятся с родной землей: «светлорусская» и «святорусская» земля. Категории сакральности правителя как носителя истинной, т. е. законной, праведной власти также претерпевают изменения: «свет-царь» переходит в «свят-царь», что естественно и логично для носителей древнерусского языка.

Но сразу же хотелось подчеркнуть, что сближение эпитетов светлого/святого характерно именно для древнерусского языка и его культурно-исторической среды. В {181} германских, в частности, в шведском языке семантика «светлого» и «святого» совершенно другая, как было упомянуто выше.

В IX в. как древнерусские княжества Приазовья и Причерноморья, так и крымские готы были в значительной степени вовлечены в мир христианской учености и лексики. Поэтому вполне естественно, что какой-нибудь ученый гот-переводчик скорее воспринял более христианский вариант из пары эпитетов свет/свят и перевел его термином «хелгу», уже получившим в этой среде значение «святости». Не будет большой натяжкой предположить, что само значение «святой» для слова «helig» пришло в шведский через готские языки, зная что основными проводниками христианства в Скандинавии в XI—XII вв. были германские миссионеры.

У нас нет никаких оснований подозревать, что заимствование эпитетов-титулов свет/свят шло в обратном порядке (из древне-германских языков), их исконно древнерусское происхождение и раннее и широкое распространение в древнерусской духовной культуре и политической практике, наличие в древне-германской «кальке» только одного из эпитетов как естественная издержка перевода исключают такие предположения.

Тем более нельзя предполагать возможность их пришествия на Русь через скандинавские общества, где понятие «helig» как «святой» появилось не позднее:d) сначала как эпитет к именам королей и христианских деятелей, например, король Эрик Святой (1150—1160), а постепенно и как имя собственное, что явствует из литературных памятников (см. выше).

Этот экскурс в историю древнерусских политических терминов позволяет прояснить, какие «кирпичики» из здания нашего прошлого могли быть выхвачены, чтобы вымостить несуществующий мост между именем «Олег» и именем «Helge», да еще и уверить себя и других, что имя «Helge», которое лет на 200 моложе имени «Олег», послужило прототипом последнего.

И даже более того, у нас есть основание полагать, что раннее знакомство шведов с древнерусскими именами могло способствовать появлению у них такого имени собственного, как «Helge», несущего в себе смысловую нагрузку «святости».

В «Шведском альманахе» («Sueciaverket»), данные которого приводятся в сериях шведского журналиста и публициста Оке Ольмаркса (Ake Ohlmarks) «Все шведские короли» и «Все шведские королевы» приводится надпись с надгробия некоей Ингегерд из Ревеля, дочери герцога Святополка (1120-е годы). Она была предположительно супругой шведского короля Рагнвальда Кнаппхевде (1125—1126). Сведения как о ней самой, так и о «герцоге» Святополке скудны и дошли в искаженном виде (Ревель, например, появился более, чем на 100 лет позднее, на его месте был славяно-вендский город Колывань). Из известных князей Святополков подходит только один, а именно князь Святополк (умер в 1113 г.) — сын Изяслава, старшего сына Ярослава Мудрого и шведской принцессы Ингегерд. Святополк сидел и на княжении в Новгороде и был великим князем Киевским до Владимира Мономаха. О его дочери по имени Ингегерд пока не было известно по русским источникам, но само имя давалось многим русским княжнам — потомкам Ярослава и Ингегерд. Но как бы то ни было, имя князя Святополка заимствовалось шведами в форме «Svantepolk» и в таком виде просуществовало до XVI в. Еще отец знаменитого регента Сванте Стуре (1504—1512) носил имя Свантеполк, сам же регент получил имя уже в укороченном виде и стал зваться «Сванте». Так оно и вошло в шведские именословы, так используется и в наши дни.7)

В имени «Святополк» мы видим ту же частицу «свят» применительно к именам собственным, а не к эпитетам-титулам. Это — пример того, как с распространением христианства в древнерусском обществе старинные сакральные титулы правителей «застывали» в некоторых династийных княжеских именах, придавая им особое духовное звучание («Святослав», «Святополк») и образовывали новые имена собственные.8) Далее эти имена входили в сферу обращения и обмена с соседями, становились объектами заимствования. Но процесс заимствования {182} соседей друг у друга всегда был осмысленным. Соседские контакты всегда имели слишком важное значение, чтобы пускать их развитие самотеком. Партнера изучали, т.е. изучали его язык, понятийный аппарат, систему ценностей. И в примере со «свят» и «хелгу» мы видели это. Существовали переводчики, которые вполне квалифицированно передавали нужную терминологию с одного языка на другой. Традиция перевода могла быть и устной. И у меня нет никаких сомнений в том, что шведская знать, заимствуя имя князя Святополка, прекрасно понимала его смысловое значение. Созвучное христианским эпитетам, оно отвечало ее новым интересам и запросам. Но вторая часть имени так и осталась чужеродной, ничего не говорящей шведскому слуху, поэтому со временем она и отпала.

На основе всех вышеприведенных данных рассуждений представляется возможным сделать вывод, что имя древнерусского князя Олега (женский вариант — Ольга) не имеет ничего общего со скандинавским именем «Helge» («Helga»), а поскольку никакого другого скандинавского прототипа имени в данной связи не предлагалось, то вместе с именем пропадает и все основание считать князя Олега Вещего выходцем из Скандинавии, конкретно из Швеции. Поэтому считаю возможным отнести его к «мифическим шведам» на Севере России и перехожу к выходцам из Швеции, реально подтвержденным историческими документами.

В отличие от шведов мифических, реальным шведам повезло гораздо меньше, о них написано очень мало или почти ничего как российскими исследователями, так и шведскими. Однако есть все основания полагать, что между нашими странами уже на ранних этапах европейской истории стали устанавливаться связи в различных жизненных сферах. Более интенсивный и регулярный обмен начинается, по-видимому, с конца X — начала XI вв., т. е. со времени короля Улофа Шётконунга (995—1022) с правлением которого шведские историки связывают начало основания Швеции как государства. Но этот период был предварен длительным интенсивным общением с другими славянскими народами в бассейне Балтийского моря. В этой части Европы задолго до Р.Х. стала складываться своя собственная ойкумена с тесным общением, пронизанным капиллярами торгового обмена, проросшим корнями семейно-династических связей, спаянным общими политическими расчетами. Предводители свеев, гётов, данов, норманнов ездили в Винланд (так в скандинавских источниках назывались вендские княжества) за невестами для своих сыновей, невесты из скандинавских королевств становились женами вендских князей.

Так, по некоторым данным, матерью короля Улофа Шётконунга была вендская принцесса, имя которой не сохранилось. Сам король Улаф был дважды женат и оба раза на княжнах из вендских княжеств. Вторая его жена была княжной из ободритского княжества Микилинбор. В шведских источниках сохранилось ее имя, но в уже онемеченной форме. Эстрид Мекленбургская (Мекленбургом стал называться Микилинбор после завоевания его во второй половине XII в. герцогом Генрихом Саксонским и заселения германскими и нидерландскими колонистами).

От брака короля Улофа и ободритской княжны Эстрид родилась дочь Ингегерд, к которой в свое время посватался сын великого князя Киевского Ярослав, будущий Ярослав Мудрый. Рука принцессы Ингегерд была отдана Ярославу в обход настойчивого сватовства к ней норвежского короля Олава Харальдсона. Принцессу Ингегерд можно с полной уверенностью считать среди реальных шведов в истории Руси.

Много ли мы о ней знаем? Очень мало. Она переехала в Новгород, где княжил тогда Ярослав, совсем юной девочкой. По скудным данным источников можно предположить, что брак их был счастливым. Долгую жизнь прожили они вместе. Девятерых детей родила Ингегерд. Все они связаны либо с историей Руси, либо с историей других европейских государств. Можно предположить, что была великая княгиня женщиной сильной, умной, честолюбивой хранительницей семьи. Уважительную память оставила она по себе, многим княжнам Ярославова колена давали потом имя Ингегерд. {183}

Но приходит на ум, что ведь Ингегерд должна была переехать в Новгород со множеством сопровождающих ее лиц: прислуга, охрана, наперсницы, воспитатели, переводчики, писари, советники, короче, целый двор. Как складывалась их жизнь в Новгороде? Вслед за принцессой, наверняка, ехал торговый люд и военный, ремесленники, надеявшиеся получить заказы, искатели приключений. Как обосновывались, обустраивались они в новых для них условиях? Никакого ответа. Вся эта многоликая толпа проскользнула мимо нас бесплотной тенью и растворилась в небытии.

То же самое можно сказать о дворе княгини Новгородской Христины, дочери шведского короля Инге Стенкильссона, вышедшей замуж за князя Мстислава Мономашича, княжившего в Новгороде (ум. 1154 г.). Семья, дети, разлетающиеся потом по разным княжеским и королевским дворам. Имена, за которыми только угадывается живая жизнь. Да, реальные шведы большого интереса исследователей пока не вызывали.

Помимо шведских принцесс, выдаваемых на Руси замуж, в древнерусских городах перебывало немало шведских принцев и других представителей шведских королевских семей, в силу разных причин покинувших родные края. Об одном из таких принцев интересные сведения сообщает уже упоминаемый Оке Ольмаркс. Случилось так, что после изгнания короля Хальстена (1067—1070) вече свеев не могло отыскать себе достойного кандидата в короли и отправило гонца в Гордарике (шведское названне Руси) просить себе оттуда в короли некоего Анунда (1070—1075). Анунд прибыл в Упсалу и был одобрен народом. Он правил пять лет, после чего разразился конфликт. Анунд был крещен еще в бытность свою на Руси, а свеи хотели себе в короли язычника, так как король должен был возглавлять их языческие ритуалы и жертвоприношения. Анунд не желал отступиться от христианской веры и в конце концов вынужден был оставить Швецию и вернуться на Русь.

Других сведений о жизни этого Анунда не известно. Шведские источники сохранили нам одно его высказывание, сделанное, по-видимому, перед народным собранием в Упсале, когда он представлял себя: «Матушка моя ни много ни мало была от плоти Шётконунга и Сегерсэльса (отец Улофа Шётконунга. — А.Г.)».9) Но при всей лаконичности источника, эпизод этот интересен тем, что проливает дополнительный свет на традицию приглашения правителя со стороны, как на довольно обыденную традицию в то время. Однако данная тема слишком велика и выходит за рамки этого сообщения.

Подводя итог сказанному, хотелось бы подчеркнуть, что изучение исторических проблем, лежащих на стыке историй двух стран, должно непременно осуществляться на основе сводного материала исторических исследований обеих стран. Только в этом случае можно добиться получения объективной картины исторического процесса, избежать нелепостей, по-настоящему обогатить историографическую и источниковедческую базу исторических исследований.

Примечания:

*) Скромная по объему статья шведского ученого Л. Грота имеет исключительно важное значение для понимания сути современного норманизма. По вырадению А. Г. Кузьмина (см. его «Два вида русов в юго-восточной Прибалтике» в наст. сб.), он «буквально утопил наших норманистов в холодных водах Балтики». Эти слова содержат глубокий смысл, ибо Грот убедительно показал несостоятельность одного из самых распространенных утверждений норманизма, что имена первых русских князей якобы являются шведскими. В ходе непредвзятого анализа ученый пришел к выводу, что появившееся в Швеции в XII в. имя "Helg" и русское имя "Олег" IX в. «никакой связи между собой не имеют». Он также подчеркнул, что шведские исследователи не считают имя "Рюрик" шведским и оно не встречается в шведских именословах. Так Грот, швед по национальности и норманист по убеждениям, а эти обстоятельства, несомненно, придают особую силу его словам, продемонстрировал российским норманистам, все еще продолжающим жить ложными стереотипами «осьмнадцатого» века, пример объективности и высокого служения науке, когда предубеждения и личные пристрастия отступают перед Истиной.

Публикуется по: Грот Л. Мифические и реальные шведы на севере России: взгляд из шведской истории // Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. (К 210-летию Александра Лаврентьевича Витберга). Материалы Международного научного симпозиума. - Киров, 1997. С. 152-160. - Ред.

1) См.: Bröndstedt Johannes. Vikingarna hemma ochi i härnad. — Stockholm, 1992; Вернадский Г.В. Древняя Русь. — Тверь. — М., 1996; Carlsson Albert. Stora namnboken. — Stockholm, 1986; Ключевский В.О. Русская история. Полный курс лекций в трех книгах. — М., 1993; Ottenbjörk Roland. Svenska förnamn. — Stockholm, 1979; СнисаренкоА.Б. Рыцари удачи. — СПб., 1991; Славянская мифология. — М., 1995 и др.

2) См.: Снисаренко А.Б. Ук. соч. С. 126.

a) так. OCR.

3) См.: Ottenbjörk Roland. Svenska förnamn. — Stockholm, 1979. S. 97.

4) См.: Carlson Albert. Stora namnboken. — Stockholm, 1986. С. 87.

b) так. OCR.

5) Цит. по: Рыбаков Б.А. Киевская Русь и русские княжества. — М., 1993. См. разделы «Восточные источники», «Племенной союз вятичей». {В сборнике место сноски 6 не отмечено. В электронной версии она «привязана» к единственному месту, где цитируется восточный источник – хотя порядок сносок при этом и нарушается. Вообще, Сборник издан некачественно, со множеством опечаток. OCR.}

6) Коковцев Н.К. Еврейско-хазарская переписка X в. — Л., 1933.

c) так. OCR.

d) так. OCR.

7) См.: Carlson Albert. Op. cit. S. 173.

8) См. об этом: Горюнков С.В. Незнакомая Древняя Русь. — СПб., 1996.

9) Ohlmarks Are. Alia svenska kungar. — Stockholm, 1972. S. 24-25.

Сборник Русского исторического общества № 8 (156). Москва, Русская панорама, 2003.
http://annals.xlegio.ru/rus/small/sirio156grot.htm