15 июня 1775 г. на обратном пути с театра Русско-Турецкой войны генерал Пётр Текелий окружил крепость Новой сечи и объявил запорожцам, что волею императрицы Сечь ликвидируется. Превосходство сил было столь очевидным, что запорожцы приняли безоговорочную капитуляцию. Деревянные крепостные сооружения были сожжены, архив, клейноды и канцелярия вывезены, а старшина арестована. Так прекратила своё существование Сечь Запорожская — последний оплот украинской вольности. Два столетия истории запорожья стали едва ли не самым ярким эпизодом украинского национального эпоса. До сего дня образ казака-запорожца вдохновляет историческую память народа Украины.

Низовое войско

Чтобы понять трагический конец Новой сечи, столь неожиданно оборвавший более чем двухвековой шлейф истории казацких поселений в запорогах, стоит углубиться в суть самого феномена низового казачества, осветить особенности его социальной организации и хозяйственно-культурного быта.

Первые крепостные сооружения на днепровских порогах возникли ещё в середине XVI в. по инициативе Каневского старосты князя Дмитра Вишневецкого-Байды. Именно тогда на острове Малая Хортица у Кичкасской переправы была заложена деревянная крепость (сечь) с небольшим, но весьма боеспособным гарнизоном. Расположение Запорожской Сечи как нельзя лучше учитывало традиционный путь крымских и ногайских орд в пределы Речи Посполитой — так называемый Муравский шлях. Таким образом, изначально основная функция Сечи заключалась в охране степной границы Речи Посполитой и организации отражения татарским набегам на Киевщину, Брацлавщину и Подолье — наиболее уязвимые в XVI в. для вторжения кочевников земли Восточной Европы.

Примечания: Острова Большая и Малая (Байда) Хортица ныне в окрестностях г. Запорожье

Слово «сечь» — синоним крепости, деревянного форта. Украинская история помнит 8 сечей на Запорожье: Хортицкая (1552-58), Томаковская (1564-93), Базавлуцкая (1593-1630), Микитинская (1628-52), Чортомлыцкая (1652-1709), Кáменская (1709-11), Олéшковская (1711-34), Новая (1734-75). Последняя сечь располагалась в устье Дуная — Дунавецкая (1813-28).

Поскольку организация обороны юго-восточных окраин Речи Посполитой всецело возлагалась на украинные староства, коронная власть практически никогда не распространялась на эти территории, воспитав в их жителях несгибаемый дух вольности и здорового «анархизма». Сечевики были предоставлены самим себе. Пользуясь бескрайними степными просторами, они вели собственное хозяйство, а освоение естественной транспортной артерии — Днепра — способствовало развитию торговли с городами (прежде всего Киевом). Отсутствие феодальных повинностей — явление уникальное для Восточной Европы того времени — воспитывало в запорожцах инициативных хозяйственников и во многом компенсировало опасности приграничного быта.

Благодаря своему украинному положению Сечь обращала на себя внимание не только политически дальновидных мужей Речи Посполитой (например, короля Стефана Батория, канцлера Ежи Оссолинского), но и правителей иностранных держав. Ещё при жизни основателя Байды материальную помощь сечевикам в организации военных экспедиций оказывал Московский царь Иван Грозный (1547-84). В XV-XVI вв. крымские орды неоднократно опустошали московские земли вплоть до самой столицы, и царь был крайне заинтересованный в агрессивных действиях запорожцев в татарском тылу. Позднее запорожцев охотно нанимали для военной службы австрийский император и французский король. Не прочь был воспользоваться военной выучкой запорожцев и турецкий султан, неоднократно предлагавший казакам свою протекцию.

Как видим, исторический феномен запорожской вольницы был во многом определён стратегически важным положением казацкой Сечи на границах не только Речи Посполитой, но и христианской Европы. На протяжении двух столетий украинское Запорожье было одним из форпостов христианской цивилизации перед угрозой тюркской экспансии и татарского военного террора в Восточной Европе. Такая геополитическая ситуация на долго определила хозяйственный быт и социальные представления запорожцев. И то, и другое было обращено на войну и развивалось в духе военных демократий своего времени.

Однако, как только цивилизационный кордон Европы переместился на юго-восток от днепровских порогов (на Кавказ), а Крым превратился в мирного вассала Турецкой, а впоследствии Российской империи, в судьбе Войска Запорожского должен был наступить переворот. Сечь превращалась в анахроничный островок примитивного «республиканизма», а с точки зрения империи — в источник социальных беспорядков и анархии. С перекройкой геополитической карты Восточной Европы во второй половине XVIII в. — в частности, результате Русско-турецких войн — дни казацкого Запорожья оказались сочтены.

Запорожское «гультяйство»

Ликвидация Сечи в 1775 г. имела характер государственной реформы, направленной на достижение «блага» малороссийских подданных. В связи с этой реформой был обнародован манифест, выдержанно в духе имперской демагогии. В манифесте благопристойным малороссийским казакам как полезным гражданам империи противопоставлялось сонмище всякого сброда, всякого языка (народа) и всякой веры, под которыми следует понимать сечевиков. Последние, как представлялось в Петербурге, якобы живут в совершенной праздности, гнуснейшем пьянстве и презрительном невежестве. Правда, далее в противоречие сказанному про праздность следует утверждение, что запорожцы завладели многими землями для обустройства на них собственного хлебопашества, в чём довольно уже преуспели. В конце концов, главная вина запорожцев была том, что они якобы задумали составить из себя посреди Отечества область совершенно независимую под собственным своим неистовым управлением. Таким образом, уничтожение Сечи представлялось делом вполне гуманным, даже более — обязанностью императрицы пред самим вообще человечеством. Земли запорожцев передавались Отечеству полезным жителям — главным образом, фаворитам императрицы — графу Потёмкину, князю Вяземскому и бывшему гетману Разумовскому (в качестве поощрения за его лояльность).

Сколь немного правды в этих имперских представлениях видно по состоянию хозяйства запорожцев и организации их экономики. После ликвидации Сечи одним только петербургским помещикам было роздано свыше 4 млн. десятин пахотных земель Войска Запорожского. Но и это не исчерпывало всего запорожского земельного фонда. На оставшиеся «вакантные» земли пригласили колонистов из центральной Европы и Балкан (немцев, сербов, болгар и греков), безусловно относимых, в отличие от запорожцев, к полезным жителям. Трудно поверить, чтобы такими ресурсами можно было управлять, сидя в шинку, и пропивая, всё, что Бог послал, или проигрывая в кости.

Герой народного фольклора — запорожец-гультяй не всегда соответствует своему историческому прототипу. Кроме того, постоянный сечевой гарнизон — товариство, где можно было позволить себе подобную бесшабашность, исчислялся лишь сотнями казаков, тогда как семейного казачества, жившего в паланках — было почти 20 тысяч. Домовитый запорожец не только содержал Сечь из собственных ресурсов, но и умудрялся налаживать активные хозяйственные и коммерческие отношения на принадлежащих сечевому Кошу землях нижнего поднепровья. Зажиточному казацкому хуторскому хозяйству была отнюдь не свойственна беспечность, воспетая в народных думах эпохи романтизма (XIX в.)

Народная память сохранила именно такой образ запорожца — дерзкого, отчаянного, беспечного и простодушного. Но наиболее популярным считается образ казака-голоты — представителя «демократичного» казацкого низа. В сечевой среде, как в сообществе равных, действительно бытовал идеал презрительного отношения к накоплению материальных ценностей. Согласно с эталоном «настоящего» запорожца, всё добытое в бою или в торговле престижно было за раз прогулять на глазах товариства. Как поётся в одной песне: «тиждень козак заробляє, за один день пропиває». 

Запорожский «менеджмент»

Сеч представляла собою деревянную крепость, окружённую земляным валом. В центре крепости располагался майдан, вокруг которого размещалось 38 строений — куреней. В этих продолговатой формы «казармах» и жили запорожцы, представлявшие как постоянный контингент Сечи — сиромахи, так и заступающих на сторожевую вахту хуторских казаков — зимовников. Сечевой гарнизон назывался кошем, во главе которого стоял избираемый на год Кошевой атаман. Внутри крепостного вала размещались сечевая церковь (традиционно Покрова Божьей Матери), войсковая канцелярия, школа и арсенал. За пределами вала находилось торгово-ремесленное предместье — базар, шинки, мастерские и пр.

Справка: «Кош» — собирательное название. Оно использовалось в значении как Войска Запорожского вообще, насчитывавшего в эпоху Новой сечи около 20 тыс. казаков; так и отдельного казацкого военного табора, в котором находилась запорожская старшина во главе с Кошевым атаманом. Само слово «кош» тюркского происхождения — «кхош». В татарских диалектах оно означает добро, а также место постоя, военный лагерь, обоз старшего чабана-атамана. Запорожцы, веками селившиеся бок о бок с татарами и ногайцами, воевавшие, торговавшие и вообще водившиеся с ними, заимствовали из культуры кочевников-тюрков как отдельные понятия и предметы быта, так и в целом военную организацию и функции отдельных представителей своего социума.

Особо стоит сказать о куренях, функция которых была более широкой, нежели просто казарменных помещений для сечевиков. Курень был главной военной и административно-хозяйственной единицей Низового Войска Запорожского. Каждый запорожец, независимо от того, жил ли он на Сечи или переехал на «большую землю» по старости, был записан товарищем до компута (личного состава) своего куреня. В куренях хранились военные трофеи, традиционно принадлежащие поровну всему куренному товариству, а также капитал, вырученный с торговых и хозяйственных операций запорожцев в мирное время. Во главе куреня стоял выборный Куренной атаман, наделённый в пределах куренного товариства практически неограниченно властью.

Сиромахи и паланочники

На Сечи размещалась штаб-квартира Войска Запорожского, казна и постоянный гарнизон, состоявший, главным образом, из холостых казаков — сиромах. Почти у каждого опытного казака в услужении находился один, а то и несколько молодых казачков, обычно юношей, называемых тюркским словом джура. Главная функция джуры — оруженосец и конюший во время военного похода. В обязанности джуры входили и более бытовые функции. Происхождение джуры могло быть самым различным. Как правило, это были крепкие мальчики ещё детского возраста, захваченные в плен во время военных действий. В казацкой среде юноша мужал и почти забывал о своём «цивильном» происхождении. Впрочем, джуры хоть и были пленниками, но отнюдь не рабами. Между казаками и джурами устанавливались вполне родственные отношения (к примеру, раненого джуру не бросали на поле боя, а погибшего хоронили по-казацки).

Институт такого рода прислужников существовал во всех казацких и вообще военизированных обществах. К примеру, у донских казаков в услужении находились чуры, которых они также угоняли во время военных действий ещё в детском возрасте. Известен эпизод, когда в 1613 г. донские казаки, возведя на престол царя Михаила Романова, переметнулись на сторону очередного самозванца именно по причине отказа возвращать своих чуров назад их бывшим помещикам.

Женатые запорожцы появлялись на сечи лишь по случаю. Их место было в паланках — хозяйственных округах Войска Запорожского. Вольности (территория) Войска Запорожского делились на восемь паланок — три на левом и пять на правом берегах Днепра. Запорожские паланки граничили на востоке с территорией Слобожанщины (Харьковский и Изюмский полки), на севере — с Гетманатом (Киевская губерния), на западе — с Речью Посполитой (Подольское воеводство), на юге — Крымским ханатом (ногайскими татарами). На приграничных территориях паланок располагались сторожевые поселения с небольшой казачьей залогой (отрядом) и паланковой старшиной, в которую входили половник, писарь и атаманы слобод.

Кстати, на печати Войска Запорожского на грамоте Кошевого Петра Калнышевского воеводе Волынскому Юзефу Оссолинскому надпись: Печать войска ея Императорскаго величества запорожского низового.

Большая часть домовитых казаков-паланочников жила в слободах и зимовниках (хуторах), занимаясь ремеслом, сельским хозяйством или торговлей — на собственный вкус. В паланковую казну отправлялись налоги (как правило, натурой). Среди запорожцев нередко было встретить весьма зажиточного хозяина, аж никак не напоминающего героя упомянутого Высочайшего манифеста, пребывающего в совершенной праздности, гнуснейшем пьянстве и презрительном невежестве… К примеру, в зимовниках последнего кошевого атамана Петра Калнышевского после его ареста было конфисковано свыше 14 тыс. овец, более тысячи голов крупного рогатого скота, более 100 свиней и 639 отборных (!) коней.

По сути, запорожцы были вольными хозяевами — частными фермерами, сказали б мы сегодня. Более крепкие собственники нанимали на своих зимовниках соседей в качестве сезонных рабочих. Каждый из них мог перейти при желании на новое место, заложить или продать свой хутор, уплачивая в кошевой фонд налог с дыма — т.е. с домашнего очага. Природные условия и свойственная запорожцам предприимчивость способствовали тому, что большинство хозяйств эпохи Новой сечи ориентировалось уже не на удовлетворение собственных потребностей и отработку налога, а прежде всего на рынок. Основной экономический ресурс составляли продажа скота, хлопка, подсолнечного масла, зерна, табака, а также содержание шинков и постоялых дворов. К концу запорожской истории Вольности Войска Запорожского кормили около 200 тыс. населения. Благодаря хозяйственному освоению запорожских степей на основах свободного предпринимательства, широкому использованию наёмного труда, бурной ярмарочной торговле и стремительному денежному обороту, этот край славился процветающей экономикой.

Селившись в XV-XVI вв. на Великом кордоне цивилизаций, запорожцы, безусловно, рисковали не только своим двором, но и головой. Однако в XVIII в. географическое положение запорожских земель сполна отблагодарило своих колонистов, обеспечив их ценнейшими природными ресурсами и широкими рынками сбыта. В это время опоэтизированный запорожец-гуляка становится даже на самóм Запорожье всё более экзотическим феноменом, вытесненным из реальной жизни запорожцем денежным и предприимчивым. Впрочем, «просвещённому» петербургскому правительству оказался не нужен ни тот, ни другой.

Конец запорожских вольностей

В границах набиравшей обороты империи Запорожье выглядело своего рода анклавом с «нетрадиционным» типом управления и «дикими» в глазах имперских чиновников общественными отношениями. Дело не в петербургских политических стереотипах и даже не в «московском» экспансионизме, как иногда кажется. В глазах любой имперской администрации Запорожье выглядело б государством в государстве. Ещё Пётр I усматривал в Запорожской Сечи «корень всякого зла» и вынужден был мириться с этим «злом» лишь по причине тлеющего конфликта с Турцией и настойчивым стремлением открыть России выход к черноморскому побережью. Как и двумя столетиями ранее, запорожцы нужны были империи (независимо от того, Речи Посполитой или России) в качестве сторожевых на татарской границе — также как и Донские казаки на степных рубежах, а позднее Кубанские для российского присутствия на Северном Кавказе.

С 1730 г. петербургское правительство начинает масштабную программу строительства Украинской оборонной линии, пополам рассекая земли Вольностей Запорожских, и размещая в построенных крепостях гарнизоны регулярной армии. В пределах линий фортификаций организовано расселяются беженцы из Османской империи (сербы, черногорцы, болгары, молдаване), из которых формируются кавалерийские полки, расквартированные вплотную к сечевым укреплениям. Таким образом, у запорожцев появились не просто конкуренты — им готовили надёжную замену из «полезных граждан», полностью лояльных к облагоде­тель­ствовав­шему их правительству.

Для запорожской старшины уже с середины 1750‑х гг. было ясно, что конец запорожских вольностей не за горами. Как выразился сечевой писарь Дмитро Романовский: «взяли уже войско в мешок, лишь не нашли ещё способа, как тот мешок завязать». Способ был найден в 1775 г. после победоносной Русско-Турецкой кампании 1768-74 гг.

По донесениям российских офицеров из Крыма, в татарском плену находилась масса колонистов из Новосербии и Славяносербии — созданных в 1750–70‑е гг. имперских провинций, большей частью покрывавших территории Запорожских Вольностей. Полоняники якобы признались, что были проданы в рабство именно запорожскими казаками. Ответ из Петербурга был однозначен — ликвидировать Запорожскую сечь как очаг работорговли единоверцами. Сегодня трудно проверить достоверность этой информации. Безусловно, между казаками и колонистами, селившимися на землях запорожских паланок, не могло не возникать территориальных конфликтов. Не исключено, что запорожцы пытались бороться с колонизацией, захватывая колонистов в «ясыр» и передавая их татарам. Однако не стоит и преувеличивать объемы работорговли в Крыму во второй половине XVIII в. Спустя несколько лет российское правительство силой переселило из Крыма в Новороссийскую губернию 40 тыс. христианского населения (греков, армян и «русин»), бывших далеко не пленниками (или уже не пленниками), а свободными ремесленниками и земледельцами. Часть из них впоследствии вернулась назад «в родные пенаты». 

Генерал Пётр Текелий во главе 10 пехотных, 8 кавалерийских и 13 Донских казачьих полков стремительным маршем прошёл через паланки, окружил Сечь и огласил запорожцам ультиматум. Превосходство сил было столь очевидным, что гарнизон Сечи предпочёл сдаться без боя. Кошевой Калнышевский прекрасно понимал, что Запорожская сечь это не только валы и укрепления. За свою двухвековую истории по меньшей мере восемь раз Сечь меняла своё местоположение после очередной ликвидации. Сечь — это дух запорожского казачества, это славные запорожцы.

Вступив в переговоры и приняв условия капитуляции, Калнышевский усыпил бдительность армейского командования, благодаря чему ночью большинство сечевиков под покровом темноты и тумана вышли из окружения на своих чайках. За такую дерзость старшина была наказана пожизненным монастырским заточением. Кошевой судья Павло Головатый был сослан в Туруханский сибирский монастырь, в котором пробыл 15 лет до самой смерти, Войсковой писарь Иван Глоба — в Тобольский монастырь, где пробыл 20 лет до смерти. Последнего Кошевого атамана 85-летнего Петра Калнышевского заключили в Соловецком монастыре, где он просидел на «покаянии» до 1801 г., пока не был «реабилитирован» новым императором Александром I. Впрочем, полностью утративший зрение и слух старец и сам не пожелал уезжать из монастыря. Спустя два года Калнышевский скончался в возрасте 112 лет и был погребён в одном из самых почётных мест Соловецкого монастыря — под южной стеной соборной церкви вблизи алтаря.

ПОСЛЕ ЗАПОРОЖЬЯ

Улизнувшие из Сечи запорожцы осели на турецкой территории. После многолетнего противостояния с такими же политическими «диссидентами» российскими старообрядцами-некрасовцами они заложили в устье Дуная Дунавецкую сечь (1813). Однако просуществовала она не долго. В мае 1828 г. в начале очередной Русско-Турецкой войны 500 задунайских запорожцев во главе с Кошевым атаманом Осипом Гладким перешли под Измаилом на сторону царской армии и приняли участие в войне с Турцией. После войны из них было сформировано Азовское казачье войско. Гладкому было пожаловано родовое дворянство, чин полковника, а позднее генерал-майора. Менее завидная участь ждала оставшихся на Сечи казаков — они были до единого вырезаны турками. Лишь немногим удалось спастись. Казнены были как потенциальные перебежчики и 2 тысячи казаков, посланные ранее атаманом Гладким для участия в военных действиях на стороне турецкой армии.

Впоследствии Азовское казачье войско было переформировано в Кубанское, которому вновь, как и во времена Байды, доверили традиционную казацкую миссию — охрану тюрко-славянского кордона в Закавказье.

Узято http://kobza.com.ua/