Из указа Петра I от 17 апреля 1722 года

Писать законы — дело вовсе нелегкое. Это не однажды демонстрировала история российского законодательства XVII—XVIII веков — даже блестящие, но умозрительные правовые нормы, плохо согласующиеся с российской действительностью, тонули в тихом болоте провинциальной жизни, быстро теряли силу в сытом стуке чарок, радушно наполнявшихся местным помещиком перед воеводой, губернатором или губернским прокурором...
В XVIII веке Россия окончательно оформилась как многонациональная империя — проведение принципов просвещенческого рационализма в управлении ею требовало известной интеграции и унификации разнородных ее территорий. Однако это плохо согласовывалось с правами отдельных автономий и полуавтономий, входивших в состав России, поэтому проблема закона и права для них почти неминуемо превращалась в проблему политическую.
Все это в полной мере проявилось в истории «украинского Уложения» — «Прав, по которым судится малороссийский народ», опубликованных А. Ф. Кистяковским в XIX веке1, — едва ли не единственного в истории раннего Нового времени оригинального памятника украинского права и правовой мысли Украины. Судьба его отразила все прихотливые извивы «украинской политики» России в первой половине XVIII века — колебания на пути интеграции Украины в общероссийскую структуру.

«Новый курс» Петра

Истоки «украинского Уложения» вовсе не случайно видят в «новом украинском курсе» Петра I, оформившемся в заключительное пятилетие его реформ. Первые ростки этого курса наметились еще раньше — после потрясшей царя измены Мазепы, некогда избранного гетманом при ближайшем участии В. В. Голицына, но одним из первых примкнувшего к юному царю в лагере под Троицей, куда Петр бежал в тревожном августе 1689-го, спасаясь от мнимой или реальной угрозы бунта стрельцов и «длинных рук» сводной сестры Софьи. Тем сильнее было впечатление от разрыва с разумным и осторожным гетманом, который всего за несколько месяцев до этого принес царю в жертву головы Искры и Кочубея.
Уже в первый «послеполтавский» период Украина была поставлена под более жесткий контроль российского наместника: на нее был распространен провиантский налог на содержание расквартированных в ней российских полков, а собиравшийся ранее гетманами «индукт» (двухпроцентный сбор с украинской торговли) был передан в российскую казну. Гетманская столица была перенесена в более близкий к российским границам Глухов, а на значительной части конфискованных у «мазепинцев» земель свил себе уютное «гнездо» (2—3% всех дворов на Украине) птенец гнезда Петрова Александр Данилович Меншиков. Возросло недоверие царя и к украинской старшине, лишившейся части рычагов влияния и накопления богатств, а потому ответившей царю взаимностью. «Повинности ... возбуждают в казаках неудовольствие против царя. Считая себя вольным народом и не желая признавать над собою ничьей власти, они досадуют, что постоянно должны быть готовы служить царю и исполнять его приказания»(2), — отмечал летом 1711 года датский посланник Юст Юль.
Но идея «вольного народа» в составе многонационального государства не могла не быть утопией — не только теряя, но и многое выигрывая от вхождения в состав Российской империи, украинцы должны были так или иначе считаться с ее интересами и частично поступаться своими, нести свою долю расходов (в тот момент весьма скромную, ибо она даже не окупала содержания расквартированных по украинским границам драгунских полков). Иной и не могла быть логика мышления властей и самого императора.
В 1722—1723 годах Петр форсировал процесс интеграции Украины в состав России. Этому благоприятствовала и внешнеполитическая обстановка — у России были наконец-то развязаны руки: она завершила Северную войну и вполне успешно вела войну персидскую. Однако история «интеграторского всплеска» Петра I могла иметь и двойное дно, связанное с «ухабом» в судьбе и карьере его былого любимца «Данилыча». Именно в 1722 года у Меншикова впервые замерло сердце от неожиданного провала в бездну, и виной тому были именно события украинские. Знаменитое «почепское дело» заставило «полудержавного властелина» почти целый год пребывать в подвешенном состоянии — крайне недовольный им монарх отправился в персидский поход, а оставшиеся в столице сенаторы потихоньку плели сеть интриг, надеясь добить пошатнувшегося фаворита. Этому предшествовала цепь взаимных обвинений со стороны Меншикова и гетманских властей.
Конфликт оказался разрушительным для обеих сторон — он оказал влияние на появление в апреле-мае 1722 года Малороссийской коллегии из шести российских офицеров, сначала в основном контрольного органа за деятельностью украинских властей. В отсутствие Петра коллегия во главе с Вельяминовым лишь осматривалась на Украине, а Сенат, где разыгрывалась «украинская карта» против Меншикова, не желал идти на обострение отношений с малороссийской старшиной.
Однако «Данилыч» сумел удержаться у края бездны — интрига против него рассыпалась после возвращения царя из Персидского похода. Старая дружба оказалась сильнее. В феврале 1723 года Петр помирился с Меншиковым и предпочел встать на его сторону. С трудом верится, что «светлейший», тонкий и умелый интриган, мог простить украинской старшине пережитый им позор и унижение. И было ли случайностью последовательное нарастание «антиукраинских» настроений Петра I в течение последующих месяцев 1723 года? Уже 6 апреля император одобрил «12 пунктов Вельяминова», обозначивших тенденцию к превращению Малороссийской коллегии в орган управления Украиной; в мае оставил без внимания просьбу старшины о выборе гетмана и полковников в трех полках; в июне передал распоряжение украинскими финансами Малороссийской коллегии; объявил о назначении в «вакантные» полки российских полковников; отверг просьбу старшины об избрании гетмана самими украинцами, фактически провозгласив принцип назначения его императором; в нарушение «пунктов Хмельницкого» перевел Украину из ведения Иностранной коллегии в подчинение Сената, а управление украинским казачеством как военной силой передавалось Военной коллегии. Одновременно был начат пересмотр реестров казаков и запись в них обедневших казаков и даже владельческих крестьян на основании челобитных об участии их отцов и дедов в походах, что тоже наносило ощутимый удар по старшине(3).
К осени 1723 года конфликт с украинской старшиной достиг апогея: вызванное в столицу руководство Украины (наказной гетман Павел Полуботок, генеральный писарь Савич и генеральный судья Черныш) подало Петру петицию о восстановлении нарушенных прав украинской автономии. После подачи второй челобитной о желательности избрания гетмана 10 ноября руководство было предано суду и оставлено в ссылке в Петербурге (Полуботок так и умер в тюрьме). Гетманство фактически было ликвидировано, украинское правительство — Генеральная Войсковая канцелярия — в начале 1724 года осталось без финансовой базы, и управление Украиной фактически перешло к Малороссийской коллегии.
Кстати, именно к этому времени относятся и те события, которые украинские историки порой считали чуть ли не результатом планомерной политики «украинского геноцида» — большие потери украинских казаков на работах по сооружению Ладожского канала в 1721—1725 годах и массовая гибель на строительстве ставшей результатом персидского похода северокавказской крепости Святого Креста в 1725-м(4). Все гораздо проще — при некоторой анархии в управлении Украиной, власти, скорее всего, было просто не до этих людей, и на потери вряд ли даже вовремя серьезно обратили внимание.
Малороссийская коллегия была типичной бюрократической структурой; ее деятельность вызывала многочисленные нарекания и грозила ростом недовольства украинского населения. Одной из серьезнейших проблем становился суд — российские чиновники плохо ориентировались в действующем на Украине законодательстве, да и само оно оставляло желать лучшего.

Как отменить Литовский статут

«Малороссийское право» отражало административную структуру Украины и не было чем-то единым. Роль общеукраинского судебника в подчиненной гетману «войсковой» зоне выполнял Третий Литовский статут 1588 года (кодекс законов Великого княжества Литовского). В самоуправляющихся городах (Чернигов, Нежин, Переяславль, Стародуб, Козелец, Остер, Почеп, Погар) действовало еще более архаичное магдебургское городское право XIII—XIV веков; на уровне полков и сотен, очевидно, нередко применялось и обычное право. Отжившее свой век подвергалось молчаливой ревизии: многие из норм этих кодексов уже давно не действовали и опускались украинскими судьями, но все это не фиксировалось на письме, создавая серьезные проблемы судьям из великороссов, которым к тому же требовался и русский текст устаревших законов.
Очевидно, именно эта ситуация и послужила отправной точкой для кодификации «малороссийских прав» и перевода их на русский язык. Более того, она совпала и с общероссийским умонастроением — в 1718—1724 годах Петр I снова активизировал работу над российским Уложением взамен Соборного 1649 года, и комиссия почти подготовила его проект, опирающийся по структуре на шведский образец(5).
Но сама работа над «уложением украинским» началась позднее, в период относительного смягчения российской политики на Украине после смерти Петра I. В либералах поначалу состоял все тот же Меншиков — обстоятельства изменились так, что для князя стали выгодны послабления украинской старшине. 11 февраля 1726 года на одном из первых заседаний только что созданного Верховного тайного совета было принято принципиальное решение о восстановлении гетманства, ликвидации всех новых сборов и податей и возвращении к прежней судебной системе с судами из малороссиян. Следующее решение «верховников» 28 марта 1726 года уничтожает миф о российской политике «украинского геноцида»: «Из Малой России казаков к крепости Святого креста и в Дербент (которых токмо было по 5000 в год с переменою и употреблялись более в городовую работу) ныне не посылать, понеже от них пользы мало, но токмо многие из них от тамошнего воздуха и нужд помирают...»(6) — правительство достаточно оперативно среагировало на факт массовой гибели украинских казаков на Кавказе в 1725 году, подтвердив свое решение указами от 1 апреля и 26 августа 1726 года.
Основы нового курса были реализованы с заметным запозданием — виной тому была новая интрига против Меншикова, снова разыгравшаяся на украинской почве. Только в мае 1727-го, в первые дни после смерти Екатерины I, когда Меншикову удалось устранить часть своих противников (в первую очередь П. А. Толстого), курс на восстановление гетманства начал реально осуществляться. 12 июля 1727 года появился указ о восстановлении гетманства и норм «пунктов Хмельницкого». После этого «обратный ход» был уже почти невозможен. Либерализм украинской политики в целом соответствовал российским правительственным интересам: падение «светлейшего» в сентябре 1727 года ничего не изменило. Решение о восстановлении гетманства было подтверждено манифестом к населению, и в октябре 1727 года гетманом был избран близкий к Меншикову Даниил Апостол.
Однако права украинской автономии вскоре все же были несколько урезаны: новый их объем был определен так называемыми «Решительными пунктами», составленными на основе «пунктов Хмельницкого» под руководством Апостола и утвержденными «верховниками» 22 августа 1728 года(7). Изменения коснулись и судебной системы. Основная судебная инстанция — Генеральный суд из 6 человек — формировался на паритетных началах из равного числа русских и украинских судей. Это снова остро ставило вопрос об упорядочении действующих на Украине законов, и вряд ли случайно задача кодификации украинского права была поставлена в «Решительных пунктах» (пункт 20).
Но работа над «малороссийскими правами» шла крайне медленно: 13 августа 1731 года особая комиссия, созданная Апостолом, представила в Иностранную коллегию при донесении лохвицкого сотника В. Стефанова только три первые главы свода. Впрочем, российское правительство пока не особенно вмешивалось в работу по составлению «прав», которая оставалась внутренним делом гетманской администрации.

Общероссийское измерение

Однако в царствование Анны Иоанновны ситуация резко изменилась.13 января 1734 года «гетман, господин Апостол, повторно заболел тяжкою прежнею своею болезнью паралитичною, которая отняла ему свободную мову», а уже 15 января, «паки в болезни своей никакой не ощущая отрады, к большему стал приходить бессилию, и приключилась ему другая болезнь, именуемая Lethargus». 17 января 1734 года «с полдня в 5-м часу вечера» Апостола не стало. «Богато убранное» тело его было «положено публично» в столовой избе при почетном карауле из четырех российских капралов(8).
Со смертью Даниила Апостола закончилось и «второе издание» гетманства — аннинское правительство больше склонялось к возвращению к основам петровского курса на форсирование интеграции Украины. Почти сразу по получении вестей о гетманской кончине в Петербурге в Кабинете министров 29 января состоялось совещание, принявшее решение о замене гетманства «правлением гетманского уряда» из шести человек (трех русских чиновников и трех «малороссиян») с российским наместником во главе(9).
Но российские сановники не могли не испытывать беспокойства. В момент смерти гетмана Украина оказалась «бесхозной»: российский наместник Семен Нарышкин был в Петербурге, поэтому было решено срочно направить в Глухов более опытного в украинских делах его предшественника Алексея Ивановича Шаховского, к тому же находившегося поблизости — в русской армии, действующей в Польше.
Опасения казались беспочвенными: в Глухове было спокойно. Вместе с тем 20 января, когда тело почившего гетмана выносилось со двора в церковь Св. Николая, алая шелковая подушка с российским орденом Св. Александра Невского, кавалером которого был Апостол, колыхалась все же перед красным бархатом, на котором генеральный судья Иван Борозня нес перед покойным знаки гетманского достоинства — «булаву гетманскую, бунчук и печать». Но Шаховской, прибывший на Украину только 1 марта, запретил выставлять клейноты при гробе гетмана и добился передачи ему властных символов украинской автономии. Впоследствии клейноты в торжественных церемониях выносились перед самим Шаховским, как главой правления гетманского уряда, — это психологически закрепляло за ним образ «местоблюстителя», но вряд ли нравилось многим украинцам, видевшим на месте гетмана российского сенатора в генеральском мундире.
В тот момент вопрос о власти на Украине был далеко еще не ясен. Указ о создании «правления гетманского уряда» и манифест — «грамота к малороссийскому народу», разъяснявшая его, были обнародованы Шаховским только 17 марта(10). При этом, чтобы избежать возможных волнений, о ликвидации гетманства публично не объявлялось, открытые документы рисовали новый орган как временный, создаваемый «до впредь будущего избрания гетмана». Шаховской с трудом добился от старшины благодарственной челобитной императрице за эти «милостивые» акты, а генеральный судья Михаил Забела уговаривал Шаховского отложить отсылку челобитной, «покамест-де съедутся все полковники ... в Глухове после наступающего праздника Светлого Христова Воскресения». Выясняя причины демарша Забелы, Шаховской через генерального писаря Турковского узнал о том, что и Борозня не хотел подписывать челобитную, ибо манифест допускал возможность избрания гетмана. «А кому они гетманом быть желают, — добавлял Шаховской, — того подлинно я знать не могу, а видно, что они гетмана желают»(11).
Однако протест старшины не вылился во что-то серьезное. Уже 22 марта 1734 года началась коллегиальная работа русских и украинцев в «правлении гетманского уряда». «Аннинский» курс не стал механическим возвращением к украинской политике последних лет Петра I. Стремление форсировать интеграцию Украины приняло более мягкие формы: во-первых, новый орган не был, как это иногда представляют, воскрешенной Малороссийской коллегией, так как наполовину состоял из представителей украинской старшины и решения в нем принимались коллегиально, с учетом ее интересов; во-вторых, при всей желательности распространения на Украину российских государственных и правовых норм, аннинское правительство не пошло на это — официальной основой деятельности смешанной русско-украинской коллегии являлись «малороссийские права» и обычаи.
Снова остро вставал вопрос о самих этих правах, о сведении разнородного комплекса правовых памятников в единый кодекс. При этом новый приступ к созданию свода малороссийского права отнюдь не был акцией специфически «украинской». В 1733—1735 годах, продолжая трудиться над новым Уложением для самой России, аннинское правительство попыталось создать «национальные уложения» для автономий и полуавтономий, входящих в состав России (1733 — для Прибалтики; 1735 — для Калмыкии), причем составлялись силами их национальных представителей.
Логика понятна, прежде чем управлять, надо знать, чем управляешь. Одновременно отметим отсутствие намерений во что бы то ни стало упразднить автономии, немедленно привести их «к общероссийскому знаменателю». Российская империя была не столько амбициозна, сколько осторожна в своей национальной и окраинной политике — благодаря этому и сохранились до наших дней почти все народы и национальные культуры, входящие в нее — обычно на тех же территориях, что занимали вначале.
Итак, работа над «малороссийскими правами» получала «общероссийское» измерение. В сентябре 1734 года, по возращении Шаховского из столицы, был обнародован указ императрицы от 8 августа 1734 года о скорейшем завершении работы над сводом украинского права и о создании для этого новой комиссии из 12 человек. Члены ее назначались Шаховским.
Нет сомнения, что и большая часть назначенных Шаховским лиц относилась к разряду «благожелательных» к России. В комиссию вошли 5 духовных лиц, преимущественно настоятели крупных украинских монастырей, 1 представитель горожан, 6 человек от войсковой организации). Из украинской старшины в комиссию вошли только два человека — генеральный судья Иван Борозня и полтавский полковник Василий Кочубей(12). Для технической работы по переводу и редактированию российский наместник прибавил еще 6 человек (отчего и последующие комиссии сохраняли состав в 18 членов).
Работа комиссии переносилась в Москву (хотя отчитывалась она перед находившимся на Украине «правлением гетманского уряда», а фактически — перед Шаховским). Очевидно, этим достигалось сразу несколько целей: изолировать комиссию от давления генеральной старшины и украинской обстановки, максимально ускорить работу, оторвав ее членов от занятий собственным хозяйством. Одновременно с Украины удалялся один из главных возмутителей спокойствия — генеральный судья Иван Борозня.

Милые бранятся

Правительство не ожидало подвоха от работы комиссии: оно скорее рассматривало ее деятельность как чисто техническую процедуру рационального свода действующих на Украине правовых норм. Но оно ошиблось. Уже в конце первого года «московского» периода работы (осень 1734 — начало 1736 года) в комиссии обострились разногласия по поводу принципов составления свода. Часть ее членов «(а паче з духовных персон архимандрит [Амвросий Дубневич из Киевской епархии — Н. П., А. С.], да Онисшевич, старец печерский, да Столповский и Думитрашкой) хотят неким новым порядком свод делать, как оные в Малороссии делать начали». Но идея создать самостоятельный кодекс законов была встречена в штыки генеральным судьей Борозней: «Хотели новое какое право составить непорядочно и необстоятельно...»(13)
Борозня предложил принять за основу свода Литовский статут, полностью сохранив его структуру и лишь частично изменив содержание, удаляя явно не действующие нормы и дополняя недостающие разделы нормами магдебургского права. Такая позиция генеральной старшины — «новых дворян» Украины — вполне понятна. Как отмечал А. Ф. Кистяковский, «Литовский статут есть тот закон, в основание которого легла мысль о привилегии дворянского сословия. Объем этих привилегий обширен до такой степени, в какой он выработан западным феодализмом»(14). Во-вторых, Литовский статут тесно связывался с представлениями о статусе украинской автономии и был одним из ее признаков: «Когда главы и артикулы помешают, из одной в другую переводят,... то и в Малороссии скажут им, что право первоначальное — Статут — испортили»(15).
«Проект» работы над сводом, предложенный Борозней, был жестко раскритикован Шаховским в донесении в Кабинет министров от 23 сентября 1735 года. Российского наместника не устраивало превращение проблемы юридической в проблему политическую: Борозня фактически ставил вопрос о возвращение к первоначальным основам украинской автономии: «…а Богдан-де Хмельницкой не с каким другим правом под высокодержавную руку монаршую подался и просил, только с польским княжества Литовского правом, названным Статутом... А Богдану Хмельницкому... права и вольности козацкие, какие от королей польских себе надданные имели, и со оными под великодержавную руку монаршию поддалися, подтверждаются, как о том и в грамоте ... Ея Императорского Величества прошлого 1734 генваря 31 дня ... напечатано...»(16) Понятно, что включение хотя бы в преамбулу свода какого-то подобия текста, юридически закреплявшего гетманство, было для российского правительства неприемлемо. При этом Шаховской уже давно подозревал в генеральном судье гетманские амбиции: «Показывает себя, яко... паче других к пользе малороссийского народа старание имеет, в ту надежду, как бы от малороссийских обывателей похвалу себе иметь...»(17)
Не менее жесткую отповедь вызвали и попытки Борозни передать свой «проект» на рассмотрение не «правления гетманского уряда», а всей генеральной старшины, и намерение привлечь старшину к обсуждению подлежащих исключению или отсутствующих в Статуте норм. Шаховского явно не устраивало превращение комиссии в подобие законосовещательного «старшинского» парламента. Раздраженный наместник в тот момент напрочь отверг не только идею перевода комиссии в Глухов, но и вполне безобидное предложение Борозни о наименовании свода «Книгой прав малороссийских».
По горячим следам этих споров Шаховской предложил включить в комиссию российского представителя, что и было утверждено указом императрицы от 2 декабря 1735 года(18) — власти вдруг спохватились, что, несмотря на перевод комиссии в Москву, не установили над ней никакого реального контроля. Борозня не оказался «несгибаемым борцом за незалежность» — он написал покаянное оправдательное письмо, после чего работа комиссии под его руководством пошла гораздо быстрее.

Компромисс и фиаско

«Ускорение» было связано еще и с тем, что российское правительство, всегда готовое к компромиссам на почве сословных интересов старшины, согласилось с основным предложением Борозни — принятием Литовского статута за основу «украинского уложения». Власти в Петербурге при этом почти ничего не теряли — инициатором введения в действие на Украине отдельных норм российского законодательства нередко становилась сама украинская старшина. Ее принципиальность в защите «малороссийских прав и вольностей» кончалась там, где начинались ее интересы. Еще при подготовке «решительных пунктов» 1728 года старшина не побрезговала ссылаться на нормы российского «Духовного регламента» (1722), чтобы ввести на Украине запрет на рост землевладения своего основного конкурента — церкви, которой принадлежало в разных полках от 26 до 68 процентов дворов. Те же позиции она отстаивала и в комиссии свода «прав малороссийских» в 1735 году, несмотря на замечания духовенства, что подобного запрета нет в Литовском статуте(19). А после появления российского манифеста 31 декабря 1736 года об ограничении срока дворянской службы и о возможности оставить одного из дворянских сыновей для ведения хозяйства украинская старшина просила летом 1737 года распространить его нормы и на Украину(20).
22 января 1736 года Шаховской доносил, что, по сообщению Борозни, «перевод книг правных зделан, а свод оканчивается» — четыре главы уже совершенно готовы и сверены. Теперь наместник не возражал и против переезда комиссии в Глухов — тем более что деньги на ее содержание в Москве закончились(21).
Начался глуховский период работы комиссии (1736—1743). В связи с русско-турецкой войной многие члены комиссии были отозваны к другим делам, и в декабре 1737 года ее деятельность была официально прекращена. Однако уже в следующем году она была начата вновь — не исключено, что это было связано с возобновлением работы над российским уложением.
Состав комиссии в 1738 году существенно изменился: новый российский наместник — И. Ф. Барятинский увеличил его до 18 человек, причем решающую роль теперь играли представители «светской» старшины (12 человек), а во главе комиссии встали генеральный обозный Яков Лизогуб и сын последнего гетмана лубенский сотник Петр Апостол. Последний — европейски образованный человек, бывший некогда одним из личных секретарей Меншикова и ставший родоначальником знаменитой фамилии Муравьевых-Апостолов — к началу 1740-х превратился в фактического руководителя комиссии, которая в 1744 году передала в Сенат проект «Прав, по которым судится малороссийский народ». Но «украинское уложение» так никогда и не было ни утверждено, ни введено в действие.
Причиной этого снова вряд ли была какая-то «антиукраинская интрига» — провозгласив возвращение «к законам Петра Великого», правительство Елизаветы Петровны фактически закрыло и аннинскую новоуложенную комиссию, подготовившую к этому времени значительную часть российского уложения(22).
А плод многолетних усилий нескольких комиссий — первый оригинальный памятник украинской правовой мысли — так и не нашел себе применения, начав долгое странствование по пыльным полкам архива Сената. Судопроизводство на Украине до начала 1840-х годов по-прежнему основывалось не на российском законодательстве, а на Литовском статуте…
Работа выполнена по гранту РГНФ (проект № 02-01-00436а)

Примечания

1. Кистяковский А.Ф. Права, по которым судится малороссийский народ. Киев. 1879.
2. Юль Ю. Записки датского посланника в России при Петре I//Лавры Полтавы. М. 2001. С. 285—286.
3. Джиджора I. Україна в перший половинi XVIII вiку. Київ. 1930. С. 100—103; РГАДА. Ф. 248. Кн. 1757. Л. 50; Соловьев С.М. История России. Кн. IX. С. 510—511.
4. Дорошенко Д. I. Нарис iсторiї України. Львiв. 1991. С. 395—396.
5. Маньков А. Г. Проект Уложения Российского государства 1720—1725 гг.//Проблемы истории феодальной России. Л. 1971. С. 157-166; РГАДА. Ф. 342. Оп. 1. Д. 10. Ч. 1. Л. 17, 28—29, 69—70.
6. Сб. РИО. Т. 55. С. 149.
7. ПСЗ-I. Т. VII. № 5324.
8. Дневные записки малороссийского подскарбия генерального Якова Марковича. М. 1859. С. 416—417.
9. Сб. РИО. Т. 108. С. 22—23.
10. РГАДА. Ф. 248. Кн. 1106. Л. 670—671
11. Там же. Л. 447об. — 448.
12. Там же. Кн. 1144. Л. 86—87.1
3. Там же. Л. 113 об. — 114.
14. Кистяковский А. Ф. Указ. соч. С. 100.
15. РГАДА. Ф. 248. Кн. 1144. Л. 113.
16. Там же. Л. 105—105 об.
17. Там же. Л. 104 об.
18. Там же; ПСЗ-I. Т. IX. № 6837.
19. РГАДА. Ф. 248. Кн. 1144. Л. 287.
20. Там же. Л. 837—837 об.
21. Там же. Л. 171—172; 254
22. Там же. Ф. 342. Д. 9. Ч. 2. Л. 131—132.

Журнал "Родина" №2.-2003
http://www.istrodina.com