Лишь в конце главы Лященко вновь вспомнил о том, что "в России 90-х годов капиталистическое содержание все еще разви­валось в старой, "самодержавной", помещичьей, полукрепостнической оболочке, сильнейшим образом тормозившей дальнейший ход капиталистического развития". Далее он продолжил: "В инте­ресах промышленной буржуазии было возможно более скорое и полное уничтожение всякого рода крепостнических пережитков, препятствующих свободе капиталистического развития, уничтоже­ние остатков полукрепостнических отношений в деревне, развитие товарности и увеличение емкости деревенского рынка. Интересы руководящей крепостнической части помещичьего класса шли по линии закрепления сословной изолированности крестьянства, со­хранения его земельной тесноты и полукрепостнических способов эксплуатации"10.

Почему же руководящая консервативная часть помещичьего класса, олицетворявшаяся царским правительством, проводила по­литику промышленно-капиталистического развития? Свои ответы на этот вопрос предложили в 1950-1960-е гг. американские исто­рики А.Гершенкрон и Т. фон Лауэ и советский историк И.Ф.Гиндин.

Гершенкрон интерпретировал экономическую политику цар­ского правительства с позиций концепции "стадий экономической отсталости", выдвинутой им в начале 1950-х гг. для объяснения отличий в механизме индустриализации разных стран в зависи­мости от того, в какой степени в них созрели необходимые пред­посылки для рывка в промышленном развитии. Отмечая, что "процесс индустриализации, распространившийся на отсталую страну, значительно отличался по сравнению с более передовыми странами"11, он объяснял эти отличия действием "учрежденческих инструментов", выполнявших функцию заменителей недостающих предпосылок. Причем характер этих "учрежденческих инструмен­тов" зависел от стадии относительной отсталости индустриализую­щейся страны. При недостатке в ней капиталов роль заместителя играют банки. Этот вариант анализировался Гершенкроном на примере Германии. Если же отсталость была более глубокой, то для замещения недостающих предпосылок требовалось вмешатель­ство государства. Типичный пример такой страны Гершенкрон увидел в России. Экономическая политика самодержавия пред­ставлялась ему главной движущей силой индустриального разви­тия России: заменив недостаток в стране капиталов, рынка сбыта, рабочей силы и предприимчивости, она обеспечила возможность индустриализационного рывка, происшедшего в последнем 15-ле­тии XIX века12.

Была ли забота о развитии промышленности главным направ­лением экономической политики российского правительства? Со­здается впечатление, что Гершенкрон как бы противопоставлял два этапа пореформенной экономической политики самодержавия: с 1861 г. до середины 1880-х годов, когда ее основное содержание составляло осуществление реформы, и следующее 15-летие, опре­деляющей чертой которого стал проводимый Вышнеградским и Витте курс на индустриализацию. В его трактовке экономическая политика на первом ее этапе создавала препятствия для индустри­ального развития, на втором - преодолевала их. Гершенкрон по­ложительно оценивал факт отмены крепостного права в России13, но считал, что в России его значение было парализовано сохране­нием и даже укреплением общины14. Уточняя в полемике с И.Н.Олегиной свою точку зрения, он писал: "Я прежде всего ут­верждал..., что отмена крепостного права, чрезвычайно усиливая позиции общины, создавала в рамках аграрной реформы специфи­ческий фактор отставания, вызвавший замедление индустриально­го развития страны"15. Поэтому "аграрная реформа в целом яви­лась препятствием для индустриализации"16 Отсюда проистекало его убеждение в том, что "российский рывок (в развитии промыш­ленности в 90-е годы XIX в. - В.Б.) фактически был результатом действий правительства, а не следствием аграрной реформы"17.

По мнению Гершенкрона, "творцы российской реформы рас­сматривали индустриализацию как явление нежелательное или во­обще были к ней безразличны"18. Что же в таком случае побудило царское правительство в середине 1880-х гг. взять курс на инду­стриализацию? Как полагает Гершенкрон, "правительственная за­интересованность в индустриализации в значительной мере осно­вывалась на его политике в военной области"19. Более того, "движимое своими военными интересами", российское государство "приняло на себя роль основного агента по ускорению экономи­ческого прогресса в стране"20.

Толчок к этому Гершенкрон усмотрел в итогах русско-турец­кой войны 1877-1878 гг. "Поражение России, хотя бы и дипло­матическое, а не военное, после русско-турецкой войны и призна­ние того, что страна все еще не занимает твердой позиции перед лицом западной военной мощи, вновь навязанное российским го­сударственным деятелям, - пояснял он в своих лекциях "Европа в русском зеркале", - были, конечно, основными мотивами в раз­вертывании великого рывка российской индустриализации"21. А "основным рычагом политики ускорения индустриализации" стало "железнодорожное строительство государства", принявшее с сере­дины 1880-х гг. "беспрецедентные размеры"22. Эта политика осу­ществлялась за счет сельского хозяйства и прежде всего на сред­ства, полученные в результате ограбления крестьянства. "Инду­стриальный прорыв, наблюдавшийся в России в последнем деся­тилетии века, произошел в условиях тяжелого кризиса сельского хозяйства. В некоторой степени кризис был обусловлен тем обсто­ятельством, что финансирование индустриализации и снабжение сельскохозяйственными продуктами городов, а также экспорт этих продуктов оказались возможны за счет конфискации крестьянско­го дохода и в некоторой степени за счет исчерпания капитала..."23. "Российское государство под водительством Вышнеградского и Витте заключило крестьян в мощные тиски. Оно предоставило сельское хозяйство самому себе... Основной принцип правительст­ва заключался в том, чтобы конфисковать большую часть выпуска продукции крестьянского хозяйства, вместо того, чтобы предпри­нять активные шаги на пути подъема этого выпуска"24. "Противо­речие между прогрессирующим промышленным сегментом эконо­мики и относительно стагнирующим сельскохозяйственным сег­ментом" заключало в себе "опасность плохих последствий разного рода"25. В конечном итоге произошло "исчерпание платежеспособ­ности сельского населения" и "терпению крестьянства пришел конец"26. Этим Гершенкрон объясняет экономический кризис на­чала 1900-х гг. и революцию 1905 г. Такова в общих чертах пред­ложенная им схема "великого рывка" 1890-х годов.

Те же, в основном, черты характеризуют и гораздо более де­тальную картину индустриализации России в конце XIX в., нари­сованную в работах фон Лауэ27. Так же как и Гершенкрон, фон Лауэ пришел к выводу, что рост российской промышленности яв­лялся результатом экономической политики правительства, пред­ставляя собой своеобразную "революцию извне", что центральным направлением этой политики был курс на индустриализацию, что такое направление находилось в противоречии с аграрной полити­кой и осуществлялось за счет деревни, что побудительным моти­вом курса на индустриализацию послужили великодержавные внешнеполитические соображения, что его рычагом стало желез­нодорожное строительство. Имелись, разумеется, и отличия, но не в главном, а преимущественно в акцентах и деталях. Если, напри­мер, Гершенкрон связывал курс на индустриализацию с именами Вышнеградского и Витте, то фон Лауэ видел в нем результат эво­люции экономической политики государства после 1861 г. Куль­минацией этой эволюции, по его мнению, стала система Витте, но ее основы были заложены его предшественниками28.

Трактовка Гиндиным пореформенной экономической полити­ки и механизма российской индустриализации существенно отли­чалась от представлений Гершенкрона и фон Лауэ, хотя, на пер­вый взгляд, в их основе лежала одинаковая исходная идея. Ведь Гиндин тоже придавал первостепенное значение роли государства в индустриальном развитии России после отмены крепостного права. В поощрении роста крупной промышленности и утвержде­ния капитализма в народном хозяйстве страны он видел важней­шую функцию экономической политики самодержавия. Именно на основе изучения последней им была предложена концепция "государственного капитализма" в России, как феномена насажде­ния капитализма полуфеодальным государством. Но в отличие от Гершенкрона и фон Лауэ, Гиндин не рассматривал аграрное и промышленное направления экономической политики правитель­ства как альтернативные, взаимоисключающие. Наоборот, он об­ратил внимание на их взаимосвязь и органическое единство29.

Характеризуя пореформенную экономическую политику рос­сийского государства в своем труде "Государственный банк и эко­номическая политика царского правительства (1861 - 1892 годы)", Гиндин писал: "Классовая природа самодержавия определяла, что одной из важнейших целей экономической политики правительст­ва являлось возможно более длительное сохранение полукрепост­нических отношений в деревне. И в то же время сохранение и ук­репление политического господства крепостников-помещиков в период капитализма было возможно лишь при условии экономи­ческого роста страны, движения ее вперед по пути капитализма. Более того, само продление исторического существования полу­крепостнических латифундий стало возможным лишь путем их со­вмещения с капиталистическим развитием страны и некоторой перестройки этих латифундий на капиталистический лад". Вот по­чему "при всей противоречивости и непоследовательности эконо­мической политики царского правительства способствование ка­питалистическому развитию стало главным ее направлением"30.

Изучив и проанализировав экономическую политику прави­тельства в 1861-1892 гг., Гиндин показал, что уже тогда способ­ствование капиталистической перестройке сельского хозяйства и прежде всего помещичьих латифундий посредством форсирования железнодорожного строительства и насаждения тех отраслей про­мышленности, без которых последнее не могло обойтись, стало неотъемлемым компонентом этой политики. Отметив, что "госу­дарственная поддержка железнодорожного строительства не явля­лась особенностью России", что "во всех капиталистических стра­нах (кроме Англии) в период создания сети железных дорог правительства оказывали частным обществам значительную финансо­вую поддержку", Гиндин констатировал: "В России в 60-х - 70-х го­дах сложилась своеобразная система частного железнодорожного хозяйства с самым широким государственным участием и всесто­ронней поддержкой железнодорожных дельцов ради создания в кратчайший срок сети дорог"31. Вместе с тем "с конца 1860-х го­дов главным направлением государственного вмешательства в об­ласти промышленности становится форсирование создания и раз­вития "железнодорожной промышленности" (транспортного маши­ностроения и рельсового производства), а также предприятий военной промышленности... В отношении других отраслей про­мышленности государственное вмешательство ради систематичес­кого форсирования их развития не проводилось"32. Исключение составляла поддержка казенными средствами отдельных дельцов-учредителей, деятельность которых, по мнению высших прави­тельственных чиновников, имела "государственное значение"33.

В целом, как писал Гиндин, "при стихийных процессах "уси­ленного роста капитализма снизу" насаждение его сверху имело в широком историческом плане второстепенное значение. По самой своей сущности прямое государственное вмешательство локализо­валось в отдельных отраслях, сосредоточивалось на немногих предприятиях. Поэтому при исследовании конкретных фактов приходится говорить не о насаждении капитализма вообще, а о насаждении отдельных отраслей или отдельных предприятий". К тому же меры царского правительства "ускоряя в некоторых отно­шениях капиталистическое развитие России... усиливали его про­тиворечия, создавали дополнительные препятствия этому разви­тию"34. С этими наблюдениями Гиндина резко контрастировал его вывод о том, что "вынужденное сделать главным направлением своей экономической политики развитие капитализма, царское правительство оказывало определенное влияние на его ускоре­ние"35. Подобное противоречие в оценке экономической политики самодержавия, в какой-то мере отражавшее диалектическую про­тиворечивость ее содержания, мы находим и в последующих рабо­тах Гиндина при разъяснении им его концепции "государственно­го капитализма". Так, в статье "Государственный капитализм в России домонополистического периода" он писал: "Государствен­ный капитализм в конкретных условиях пореформенной России, с ее сильнейшими крепостническими пережитками и многоуклад­ной экономикой практически способствовал ускорению развития капитализма. Однако это лишь частично возмещало задержки в росте капитализма в России по сравнению со странами, где бур­жуазная революция ликвидировала остатки феодализма и домоно­полистический капитализм развивался в условиях "свободной кон­куренции". Российский госкапитализм был рассчитан не только на ускорение экономического развития страны, но и на дальнейшее сохранение крепостнических пережитков"36.

Концепции Гершенкрона - фон Лауэ и Гиндина оказали на­столько большое влияние на последующую разработку проблемы - первая - в западной историографии, а вторая - в совет­ской, что эта разработка, как мне представляется, пошла по пути их верификации. Причем такая верификация происходила как бы параллельно: в западной историографии проходила проверку кон­цепция Гершенкрона и фон Лауэ, в советской - концепция Гин­дина.

Долгое время западные исследования в большей своей части игнорировались в СССР. Если они и удостаивались здесь вни­мания, то, как правило, для выражения несогласия и обвинений в искажении исторической действительности37. Атмосфера идео­логической войны накладывала свой отпечаток и на отношение западных историков к советским исследованиям. Это проявля­лось, в частности, в их стремлении дистанцироваться от результа­тов советских исследований38. Однако и советские и западные ис­торики разрабатывали, по существу, одни и те же научные проблемы.

Пожалуй, никем, даже среди последователей Гершенкрона, не был воспринят без тех или иных оговорок его тезис об отсутствии в пореформенной России предпосылок индустриального развития, обусловившем особую роль государства, политика которого долж­на была выполнить функции заместителя этих предпосылок. Ав­торы ряда работ, опубликованных еще в первой половине 1960-х гг., - У.Хендерсон, Г.Эллисон, Р.Порталь, не отрицая тор­мозящего влияния общины, все же, в отличие от Гершенкрона, считали, что реформа 1861 г. способствовала модернизации рос­сийской деревни и тем самым - созданию условий для роста промышленности39. Это мнение получило солидное обоснова­ние в последующей литературе, благодаря исследованиям У.Блэквелла, М.Фэлкуса, А.Милварда и С.Сола, Ю.Палло, П.Гетрелла, Р.Рудольфа и др.40 Они показали, в частности, что предпо­сылки индустриализации стали складываться еще до реформы 1861 года.

Пониманию взаимодействия объективных и субъективных фак­торов индустриализации способствовало эмпирическое изучение конкретных процессов экономического и, в частности, промыш­ленного развития страны (динамики роста производства, нацио­нального дохода, накоплений, эволюции отраслевой и региональ­ной структуры народного хозяйства, развития кредита, торговли, транспорта), существенный вклад в которое внесли Р.Голдсмит, Д.Вествуд, Р.Порталь, О.Крисп, А.Каган, У.Блэквелл, П.Грегори, К.Байт, П.Гетрелл и др.41 Оно показало, что подъем железнодо­рожного строительства начался не с середины 80-х годов XIX в., а еще с конца 60-х годов, что начало роста промышленности также неправильно датировать 80-ми годами, что структура рос­сийской промышленности, в которой преобладали текстильные и пищевое производства, свидетельствует об ошибочности утвержде­ния о том, будто в России ведущую роль в процессе индустриали­зации играла искусственно насаждавшаяся тяжелая промышлен­ность, что темпы роста национального дохода и капиталонакопления были выше, чем это предполагалось, что мнение Гершенкрона о низкой производительности российского сельского хозяйства не подтверждается полученными данными, что высокий уровень ин­вестирования произведенного совокупного продукта не может быть объяснен лишь государственным вмешательством, что мас­штабы государственного финансирования промышленности были ограниченными, что, с другой стороны, непроизводительные рас­ходы государства, будучи слишком велики, тяжелым бременем ло­жились на народное хозяйство страны, и многое другое.

Вместе с тем уже с конца 1960-х годов стала высказываться прямая или косвенная критика основного положения концепции Гершенкрона - фон Лауэ о решающей роли экономической по­литики царского правительства в индустриализации России. Тезис об искусственном характере индустриального развития России подверг сомнению И.Барель. "При таком видении, - писал он, - главным фактором русского развития становится государство, а история русского развития сводится тогда к хронике промышлен­ной политики"42.

А.Каган, не отрицая важной роли царского правительства в ин­дустриализации России, усматривал ее, во-первых, в содействии развитию внутреннего транспорта, и, во-вторых, в создании усло­вий для притока иностранного капитала в российскую промыш­ленность. Он отмечал, что "расходы на строительство железных дорог были единственной крупной статьей правительственных рас­ходов на индустриализацию". По сравнению с ними правительст­венные субсидии промышленности были невелики и к тому же "крайне неравномерны". Это "оказывало вредное воздействие на экономику, которая развивалась неравномерно"43. Что касается привлечения иностранного капитала, ради которого был введен в России золотой стандарт, то оно, по мнению Кагана, достигалось слишком дорогой ценой. Но, как полагал Каган, это был, по-ви­димому, единственно возможный путь индустриализации страны при сохранении в ней политического режима, являвшегося глав­ным препятствием для ее промышленного развития44. В итоге роль экономической политики государства в освещении Кагана выгля­дела скорее отрицательной, чем положительной.

Дж.МакКей увидел позитивное значение экономической поли­тики царского правительства лишь в создании условий для ино­странного предпринимательства. Опровергая утверждения о якобы осуществлявшейся высшей властью индустриализации России он писал: "Непосредственно сооружение железных дорог и субсиди­рование частного железнодорожного строительства, составлявшие важнейшую сферу производительной деятельности правительства между 1880 и 1900 гг., т.е. в период наибольшего размаха стро­ительства, поглотило немногим более миллиарда рублей. Эта сумма не превышала доход правительства от таможенных сборов за ввоз чая, кофе, алкогольных напитков, соли и селедки в ука­занные годы. Иначе говоря, государство израсходовало за данный период на железнодорожное строительство не более 5% своего бюджета. Между тем это была единственно крупная статья его рас­ходов на цели индустриализации"45.

Свое несогласие с положениями концепции Гершенкрона вы­разили в дальнейшем также П.Грегори и П.Гетрелл - авторы наи­более обстоятельных исследований, освещающих процессы эконо­мического развития пореформенной России46.

Следует отметить, что мнения критиков концепции Гершен­крона, возражавших против тех или иных ее положений, были дале­ко не идентичны, что получило, в частности, выражение в споре по вопросу о значении введения золотого обращения в России, вспых­нувшем на страницах "Journal of Economic History" в 1970-е гг. Опуб­ликованная здесь статья Х.Баркая, поддерживавшего идею Кагана о чрезмерной цене введения золотого стандарта в России, вызвала полемические отклики И.М.Драммонда, а также П.Грегори и Дж.Сейлорса, обративших внимание на уязвимость его аргумента­ции47.

Сомнения в обоснованности концепции Гершенкрона - фон Лауэ породило и изучение социальных аспектов российской инду­стриализации и прежде всего изучение предпринимателей и пред­принимательства в России, получившее в 1960-1980-е гг. на За­паде широкий размах. Его результаты отражены во многих книгах и статьях: Дж.МакКея, Т.Оуэна, А.Рибера и др.48 Они показали, что политика правительства по отношению к буржуазии была про­тиворечивой, так как, способствуя обогащению отдельных дель­цов, она препятствовала формированию класса в целом, что про­цесс формирования российской буржуазии шел по преимуществу естественным путем и дал наибольшие результаты в тех отраслях и регионах, где меньше ощущалось непосредственное вмешатель­ство властей. Названные выше историки отмечали, что существен­ным элементом этого процесса явилась иммиграция предпринима­телей из-за границы, наблюдавшаяся задолго до введения в России золотого стандарта, поскольку иностранный капитал привлекали сюда не столько меры правительства, сколько возможности рынка49.

В итоге, как мне представляется, схема Гершенкрона - фон Лауэ не выдержала экзамена эмпирических исследований.

***

Верификация концепции Гиндина советскими исследователя­ми шла в двух направлениях. Первое составляло изучение объек­тивных процессов капиталистического развития России и ее инду­стриализации во второй половине XIX в.: отделения промышлен­ного производства от сельского хозяйства50, становления промыш­ленности в индустриально-отсталых районах, а также в отраслях, не пользовавшихся особой заботой царского правительства51, ут­верждения машинной индустрии52, эволюции организационных форм промышленного предпринимательства53, формирования бур­жуазии54. Это изучение подтвердило наблюдение Гиндина об ограниченном, локальном и преходящем характере непосредственно­го насаждения царским правительством некоторых видов промыш­ленного производства, составлявшего характерную черту россий­ской индустриализации, показав спонтанный, естественный харак­тер возникновения большинства отраслей промышленности и раз­вития промышленного предпринимательства в России. Оно вы­явило также новые доказательства того, что политика государства, способствуя становлению отдельных отраслей промышленности и создавая условия для ее развития в целом, вместе с тем сковывала, ограничивала свободу этого развития.

Второе направление верификации концепции Гиндина - не­посредственное исследование экономической политики царского правительства. Среди порожденных им работ особый интерес в данном контексте представляет книга Л.Е.Шепелева "Царизм и буржуазия во второй половине XIX века. Проблемы торгово-про­мышленной политики" (Л., 1981), а также написанные Б.В.Ананьичем главы об экономическом развитии пореформенной России и экономической политике царского правительства в коллектив­ном труде "Кризис самодержавия. 1895-1917" (Л., 1984)55.

Характеризуя торгово-промышленную политику царизма Ше­пелев пишет: "Промышленная модернизация России осуществля­лась царским правительством ради достижения главной цели - поддержания государственного статуса страны при условии сохра­нения политического режима (самодержавия) и его классовой опоры - поместного дворянства... Идея заключалась в том, чтобы замедлить и смягчить капиталистическое перерождение деревни и дать дворянству возможность приспособиться к новым условиям... Решая задачу промышленного развития страны, царское прави­тельство стремилось не только ускорить его, но и направить (в желательном направлении) в условиях сохранения и в экономи­ческой, и в политической сферах жизни страны множества пережитков крепостничества, задерживавших органическое раз­витие экономики на капиталистической основе. В своих край­них проявлениях эта политика обычно квалифицировалась как искусственное насаждение крупной промышленности"56. Но прямое насаждение промышленности представляло, по мнению Шепелева, "скорее экстраординарное направление торгово-про­мышленной политики царского правительства"57. Что же каса­ется осуществлявшейся последним поддержки промышленного развития, то она "была необходима в России как средство хотя бы отчасти нейтрализовать отрицательное воздействие на это развитие множества неблагоприятных факторов и в первую очередь кре­постнических пережитков в экономической и политической сфе­рах жизни"58.

Трактовка промышленной политики царизма Ананьичем во многом совпадает с характеристикой Шепелева. Но, на мой взгляд, они не идентичны. "Уроки поражения в Крымской вой­не, - пишет Ананьич, - заставили русское самодержавие ради сохранения своего могущества и влияния в Европе взять курс на ускоренное развитие промышленности. Это определило общий ха­рактер экономической политики правительства в пореформенный период"59. Рассматривая политику Витте как наиболее последова­тельное воплощение этого курса, он вместе с тем отмечает: "Эко­номическая политика Витте была глубоко противоречива в своей основе, ибо для капиталистического развития страны он исполь­зовал средства и условия, порожденные феодальной природой су­ществовавшей в России системы государственного управления. Консерватизм "системы" Витте состоял в том, что она должна была способствовать укреплению экономического могущества самодержавия... Проводившееся Витте государственное вмешатель­ство в экономику часто оправдывалось необходимостью поддерж­ки неокрепшей еще частной инициативы, однако в действитель­ности оно далеко выходило за эти пределы и препятствовало ес­тественному развитию капиталистических отношений в стране... Политика поощрения промышленного развития проводилась при известной консервации феодальных пережитков в сельском хозяй­стве и при высоком напряжении платежных сил населения, осо­бенно крестьянства"60.

Таким образом, согласно концепции, Гиндина, важнейшие по­ложения которой были подтверждены Шепелевым, поощрение ца­ризмом промышленности являлось производным и подчиненным элементом его политики сдерживаемой капиталистической пере­стройки экономических отношений в стране, проводимой в инте­ресах постепенной буржуазной трансформации старого господ­ствующего класса помещиков и помещичьего государства. В осве­щении же Ананьича поощрение промышленного развития, осу­ществлявшееся при консервации феодальных пережитков в сель­ском хозяйстве и за его счет, выглядит главным направлением экономической политики царского правительства. Это больше по­хоже на концепцию Гершенкрона - фон Лауэ.

На основе эмпирического изучения проблемы взаимодействия субъективных и объективных, внутренних и внешних факторов индустриализации российской экономики и ее обсуждения в со­ветской и зарубежной научной литературе мной предлагается сле­дующая версия истории индустриального развития России во вто­рой половине XIX в. в связи с экономической политикой царизма.

Россия относилась к числу стран, вступивших на путь капита­листического развития в то время, когда капитализм, утвердив­шийся в нескольких европейских государствах, стал определять ге­неральное направление мирового исторического процесса, форми­руя ту историческую среду, в которой происходило развитие ос­тальных территорий Европы и всего мира. Капиталистическая эво­люция этих стран представляла собой результат сложного взаимо­действия закономерностей развития, имманентных их обществен­ным структурам и давлению мирового капитализма.

По мере международной экспансии капитализма и превраще­ния его во всеохватывающую мировую систему, активизации на этой основе торговых и финансовых связей различных государств, складывания международного разделения труда и формирования мирового рынка, взаимодействие общественных структур, находя­щихся на разных уровнях экономического и политического разви­тия, становится все более важным фактором исторического про­цесса. Для стран, вступивших первыми на путь капиталистической эволюции и индустриализации, значение внешних факторов опре­делялось наличием окружавшей их менее развитой среды, которая могла служить объектом колонизации, торгово-промышленной экспансии и вывоза капиталов. Большую роль играла, разумеется, и конкуренция между ними. Передовые индустриальные государ­ства в своем развитии ориентировались на использование отстав­ших стран в качестве рынка сбыта промышленных товаров, источ­ника сырья и продовольствия, сферы приложения капиталов. Но с другой стороны, отставшие страны, приобщаясь к мировому ка­питализму, могли воспользоваться "примером и помощью" тех, кто находился в его авангарде.

Естественно, что отношения передовых государств со страна­ми, составлявшими периферию мировой капиталистической сис­темы, во многом зависели от того, насколько велика была раз­ница в уровнях их развития. В этом смысле исходная идея Гершенкрона о том, что индустриализация стран, находящихся на разных стадиях отсталости не должна происходить одинаково, совершенно справедлива и плодотворна. Так же как и наблюде­ние фон Лауэ об активной роли государства в том случае, когда индустриализация осуществляется "извне", под давлением окру­жающей среды.

Однако, как справедливо отмечал Гиндин в полемике с фон Лауэ, государство играло активную роль в утверждении капитализ­ма и в тех странах, которые первыми встали на путь капиталисти­ческого развития61. Поэтому точнее, пожалуй, сказать, что чем позднее страна приобщалась к капитализму, тем многообразнее становились функции государства. В Великобритании они в ос­новном ограничивались способствованием первоначальному на­коплению капитала и обеспечением правовых, социальных и по­литических условий его расширенного воспроизводства, в том числе таможенной защитой зарождающейся промышленности от иностранной конкуренции. Тем самым была создана благоприят­ная почва для индустриализации, и государству не было необхо­димости непосредственно вмешиваться в ее ход.

В странах Западной Европы, последовавших за Великобрита­нией, и в США государству пришлось дополнительно взять на себя в той или иной форме заботы по созданию сети железных дорог. На периферии Европы, в том числе в России, а также в Японии, государство оказалось вынуждено заниматься также при­влечением иностранного капитала и даже форсированием станов­ления отдельных отраслей промышленности.

Эти отличия отчасти объясняются тем, что отставшие страны вовлекались в развитие мирового капитализма на все более высо­ких его стадиях: утверждение капиталистических отношений на Западе Европейского континента произошло, когда в Великобри­тании завершался промышленный переворот, а в Восточной Европе - в эпоху машинной индустрии.

Но есть здесь и другая сторона вопроса. Первоначально ут­верждение капитализма было результатом победивших буржуазных, революций, вносивших более или менее радикальные изменения в общественные отношения. Однако в условиях, когда развитие капитализма и его распространение на все новые страны приоб­рело необратимый характер, перестройка феодальной обществен­ной структуры приобщавшихся к нему стран оказалась возможна эволюционным путем при сохранении политической власти за ста­рым правящим классом, взявшим на себя инициативу капиталис­тических преобразований, и при постепенной трансформации фе­одальной монархии в буржуазную.

Именно этим путем в результате реформы 1861 г. пошла Рос­сия. Оказавшись к концу 1850-х гг. перед выбором - либо при­способиться к неумолимо развивающемуся, капитализму, разлага­ющему извне и изнутри феодально-крепостническую систему, либо утратить свои экономические и политические позиции - правящие круги российского дворянства предпочли первое. По­жертвовав крепостным правом, они попытались спустить на тор­мозах стихийный процесс ломки феодальных и утверждения капи­талистических отношений, дозировав его, введя в определенные рамки, с тем чтобы дворяне, постепенно перестроив свои хозяй­ства на капиталистический лад, могли сохранить принадлежащую им земельную собственность и господствующее положение в об­ществе.

Реформой 1861 г. была создана малоподвижная и внутренне противоречивая система. Сохранение крепостнических пережитков в экономике, обеспечивавшееся внеэкономически всей мощью го­сударственного аппарата самодержавия, находилась в вопиющем противоречии с потребностями общественного развития. Оно ско­вывало процесс капиталистической эволюции народного хозяйст­ва. Между тем буржуазная перестройка помещичьих латифундий, представлявшая собой единственный путь к сохранению помещи­ками своих экономических и политических позиций, могла быть осуществлена лишь при условии капиталистической эволюции всего народнохозяйственного организма. В этих условиях царское правительс